Элеонора Раткевич - Ларе-и-т`аэ
Эттрейг даже и в мыслях всегда называл Трейгарта по имени либо королем – и никогда дядюшкой, хоть и приходился ему племянником. Слишком жестоко напоминать человеку о том, что у него никогда не будет детей – не будет, потому что он сам так решил… и был прав… несомненно, прав… только это больно, слишком больно… нет, наследник престола по боковой линии, принц крови Эттрейг, сын младшего брата короля, а значит, королевский племянник, никогда не называл короля Трейгарта дядей. Даже и в мыслях не называл – как будто Трейгарт мог услышать их, эти мысли.
Хотя… как знать, что может и чего не может оборотень, для которого Волчьи врата пусть и зримы, но закрыты.
Полтораста лет тому назад его почти тезка, Иттрейг Отступник, предал свой дар и свой народ. То, за что обычный человек платится всего лишь укорами совести, если она у него есть… оборотень королевской крови за подобные проделки платит куда дороже. Волк Эттарма сам явился к королюпредателю, явился и… нет, не отобрал Дар полностью – закрыл его. Дар, как и прежде, струился в жилах королей Эттарма – и сворачивался, закупоривая вены кровавой коростой, пенился безумием в мозгу, выгибал тела в приступе падучей, разъедал удачу и пожирал счастье. Младшие сыновья, дети боковой ветви были свободны от проклятия – но ни один наследник престола, ни в бытность свою принцем, ни впоследствии, уже став королем, не мог войти в Волчьи Врата. Ни один из них не был счастлив, ни даже удачлив… не иначе, Волк сам хранил Эттарм, отняв это право у королей вместе с Даром – в противном случае непонятно, почему за полторы сотни лет все вокруг не разлетелось вдребезги. Увечные, припадочные короли, ни один из которых не мог похвалиться долгой жизнью…
О да, с проклятием пытались бороться – а как же. Когда Иттрейга сменил на троне его старший сын и стало ясно, что и он не свободен от проклятия – и тоже по заслугам – новый король призвал к своему двору магов видимоневидимо. Одни пожимали плечами, другие отмалчивались. И лишь самый младший и самый дерзкий из них соизволил приотомкнуть уста. Он сказал, что проклятие снять не просто. Не просто, а очень просто. Сделать для этого нужно сущую малость – но сделать ее не для того, чтобы снять проклятие, а от чистого сердца, по доброй воле, иначе ничего не получится. А посему он, маг, не смеет даже намекнуть, в чем именно заключается означенное действо, дабы изза его длинного языка проклятие Волка Эттарма из обратимого не стало вечным. С чем и отбыл, успев вовремя уклониться от тяжеленной вазы, запущенной королем ему в голову.
Вот потому Трейгарт не женился и детей не завел. «Проклятая кровь закончится на мне» – вот что он сказал. Дети не заслужили рождаться с проклятием в крови. А Эттарм не заслужил проклятых королей тем более. Корону Эттарма унаследует сын младшего брата. Оборотень, свободный от проклятия.
Нет, Эттрейг никогда не называл и не назовет Трейгарта дядей. Только королем – или по имени.
Зачем, зачем, зачем?! Если есть на свете человек и король, во всех своих проявлениях непохожий на Иттрейга, так это Трейгарт… зачем, за что, за что? Неужели проклятие настолько слепо… ведь должен, должен найтись какойто выход! Всякий раз, оказываясь на Грани, Эттрейг искал его – случалось даже, что и находил – но всякий раз знание оставляло его, едва он покидал Грань, расплывалось туманом, пряталось в Серой Тени. Оставалась лишь смутная память о том, что выход есть – память, противостоящая отчаянию. Только она и могла ему противостоять – до тех пор, пока появилась Талле.
Всетаки проклятие не совсем слепо. Трейгарту во всех его начинаниях везло куда больше, чем его предшественникам. А Талле была самым большим его везением. Нежданной, совершенно шальной удачей. Точно, что шальной. Более шального существа, чем Талле, так сразу и не вообразишь.
Эттармский наемник, обосновавшийся в Сулане, пошел далеко – аж в начальники королевского караула выбился. В этой должности и погиб, заслонив своей грудью тогда еще принца Сейгдена от ножа безумного маньяка. Принц клятвенно обещал умирающему наемнику позаботиться о его единственной малолетней дочери. Он и позаботился. Девочка хотела стать такой, как папа – и Сейгден предоставил ей такую возможность. Правда, превзойти своего короля на мечах она так и не смогла, хотя Сейгден тренировал ее лично… так на то он и Сейгден – а быть Вторым Клинком Сулана, уступая лишь самому Сейгдену, тоже очень и очень неплохо. Зато отца своего Талле превзошла во всем – а потом, как велит семейная традиция, отправилась искать место службы. Благословен будь Великий Волк, направивший ее стопы на родину отца, в Эттарм!
Трейгарт всегда бдительно следил за собой и запирался в своих покоях при малейшем предощущении падучей… но иногда на него накатывало настолько внезапно, что он ничего не успевал с собой поделать. Раньше скрутить Трейгарта в припадке удавалось только Эттрейгу. Долгие годы королевский племянник не знал ни крепкого сна ночью, ни отдыха днем – стоит ему замешкаться, промедлить, и как знать, сколько жизней успеет унести безумная королевская воля за одно непоправимое мгновение? Закрыть рот ладонью, скрутить в удушающий захват… эти движения были привычны Эттрейгу, как ходьба или дыхание. Но на том памятном ему заседании королевского совета Талле оказалась ближе к королю, чем Эттрейг… а возможно, и быстрее.
Припадок начался почти мгновенно. Эттрейг только и сумел, что рвануться к королю, сметая на своем пути абсолютно все – а Талле уже успела швырнуть короля на стол и навалиться сверху всей своей тяжестью. Да, и еще рявкнуть: «Пошли вон, остолопы!» Придворным, и без того привычным удирать при первых же признаках припадка, второго приглашения не требовалось. Только Эттрейг задержался в дверях, прикрывая отход – и потому увидел, с какой властной нежностью губы Талле накрыли искривленный приступом рот короля. Эттрейг закрыл за собой дверь, вздохнул с облегчением и заснул прямо на полу у входа в Зал совета. Принц не спал вот уже трое суток, пытаясь предугадать начало припадка – и все же едва не опоздал.
За последний год приступы падучей случались с Трейгартом не так уж часто – но даже когда и случались… Талле, я твой должник в этой и в той жизни. За ту любовь, которую ты так щедро даришь эттармскому королю… горькую любовь, ибо ради нее ты отказалась от материнства… за твои сильные руки, раз за разом оттаскивающие Трейгарта от края, за которым нет ничего, одно лишь безумие. За то, что ты умеешь любить и сражаться, не требуя взамен ни счастья, ни победы. А еще я должен суланскому лису Сейгдену – за то, что он помог тебе стать такой. Эттармские волки всегда платят свои долги. Та часть моей жизни, что не принадлежит моему истерзанному проклятием королю, принадлежит вам.